"Два музея и один ресторан"

интервью с писательницей Светланой Богдановой

 

Светлана, известно, что вы ушли из литературного поля на шестнадцать лет. Так что побудило «вернуться» в современный литературный процесс?

Эти годы были похожи на путешествие. Я путешествовала и занималась самыми разными вещами — журналистикой, блогерством, искусством, бизнесом, рекламой, преподаванием... Я много ездила по разным странам, даже чуть-чуть пожила в Париже, и, наконец, оказалась дома. Во всех смыслах — дома, в том числе, и в творческом, и в профессиональном. Ведь быть писателем для меня — это самое естественное состояние, пожалуй, я была рождена для того, чтобы быть писателем. Так что, почувствовав, что пора возвращаться, я вернулась.

​

Со скольких лет начался ваш творческий путь? Когда например было написано первое осознанное стихотворение?

Откровенно говоря, я не знаю, можно ли считать детские стихи осознанными. В детстве все мы подражаем тому, что слышим от родителей, что читаем сами, или тому, что приходится учить в детском саду и школе. Я прекрасно помню свое первое стихотворение (цитировать его сейчас не буду, духа не хватит), я его написала, когда мне было лет 6 или 7. Это было чистой воды подражание Чуковскому. Но можно ли такое считать осознанной поэзией?.. С другой стороны, я ведь прекрасно понимала тогда, что подражаю Чуковскому (один из персонажей моего первого стихотворения — Бармалей), но мне и в голову не приходило, что подражание, например, может быть хорошим, а может быть плохим, я не думала о таких вещах. И как же тут можно определить осознанность?..  Так что, наверное, я бы так ответила на вопрос об осознанности. Пишу почти всю жизнь, как только научилась выводить буквы на бумаге. И каждый мой творческий этап характеризуется, скажем так, своей степенью осознанности.

 

В прошлом вы были известны больше в качестве прозаика — сам журнал «Знамя» публиковал, называя одним из лучших современных авторов прозы. Как дело обстоит сейчас — вы сами себя позиционируете как прозаика или как поэта?

На самом деле, все было не совсем так. Журнал «Знамя» опубликовал мой роман-антитезу «Сон Иокасты», а из критиков меня похвалил Николай Александров, он тогда работал в журнале «Итоги», и мой роман был назван им «лучшей большой прозой месяца» (июнь 2000 г.). Вот и все похвалы:). Но я по-прежнему себя считаю прозаиком, и чувствую себя больше прозаиком, нежели поэтом. Хотя — так уж технически вышло, что первая моя книга после шестнадцатилетнего молчания — это книга стихов.

​

Как ваша семья относится к вашей литературной деятельности?

Отлично относится. Мне с семьей вообще повезло. Меня поддерживают, причем, абсолютно во всем. И даже если мне в голову приходит что-то безумное, они тяжело вздыхают, и в конце концов вовлекаются.

​

А как ваша основная работа помогает эм...вдохновению?

Даже не знаю, помогает ли она. Или мешает. Ведь она занимает огромную часть моего времени и сил. С другой стороны, я работаю с красивыми вещами и с людьми, которых можно назвать эстетами (я занимаюсь антиквариатом). Так что, наверное, я даже уже и не замечаю того, как она и впрямь меня вдохновляет. Красивое, приятное, умное, - не может не вдохновлять.

 

Не так давно вы потрясли круг московских литераторов своей эротической прозой. Как сами считаете, зачем она была написана?

Это очень забавный вопрос. Прежде всего, я пишу для того, чтобы писать. Это вообще, как мне кажется, высший смысл любого творчества. Оно создается ради самого себя, ради процесса, и счастье, когда и ради результата. То же самое и с моей эротической повестью. Но, конечно, вопросы, которые я в ней попыталась поставить, выходят за рамки моего личного литературного проекта. Мне кажется, это стоит обсуждать. Чем отличается эротика от порнографии? Почему у нас до сих пор нет плотного, уверенного пласта эротической литературы, написанной на русском языке? Нужен ли он нам, и, если да, то каким образом можно его создать? В этом смысле, свою повесть я считаю полемической. Я хочу об этом поговорить, в конце концов. И надеюсь, что у меня будут собеседники.

​

Банально, но не могу не спросить - кого из великих поэтов или современных авторов вы могли бы назвать своим литературным учителем?

Очень трудно составить такой список, у меня же два с половиной высших гуманитарных образования, я очень много читала, и очень многое на меня повлияло. Но если бы вдруг меня отправили на необитаемый остров и разрешили бы взять с собой собрание сочинений только двух авторов — поэта и прозаика, я бы взяла Набокова и Бродского. Вот у кого можно учиться вечно! С этими двумя я точно выживу в любой изоляции.

​

Кто из современных авторов вам просто близок по духу или по стилю? Кого бы вы рекомендовали читать?

Очень трудный для меня вопрос. Я бы не хотела называть имена моих современников — чтобы никого не выделять и никого не обидеть. Вторая часть вашего вопроса — кого бы я рекомендовала читать. Кому? И для чего? Если человек хочет разобраться в современном литературном процессе, то читать надо все подряд. Ну, и потом уже каждый сам для себя поймет, что ему близко, что приносит удовольствие, что вдохновляет.

​

Изменилось ли по-вашему культурное сообщение со времен 90-ых годов?

Мне не очень понятен в данном случае термин «культурное сообщение». И, кстати, раз уж есть такая возможность, я бы хотела подчеркнуть, что не стоит путать культуру с искусством.  Искусство — это продукт творческого усилия. Культура — это то, что не природа. Грань тонка, я понимаю, кто сказал, что какая-нибудь полезная шестеренка для водопровода или, скажем, куча гравия на дачной дороге не являются продуктами творческого усилия. Но все-таки все мы более или менее понимаем разницу между живописным полотном и той же кучей гравия, несмотря на все попытки современных художников эту грань стереть. И, конечно же, все мы понимаем разницу между кучей гравия и пучком травы, пробившимся из-под этого самого гравия. Гравий — это часть культуры. А пучок травы — это уже природа. С этим, надеюсь, разобрались. И в этом смысле рассуждать о единственном каком-то общем культурном сообщении целой эпохи — мне кажется, не очень корректно. Если же говорить о моем личном ощущении того, что происходило в литературе в девяностые, и того, что происходит сейчас, то да, я чувствую некую перемену. Литераторов стало больше. И, как мне кажется, они стали теснее взаимодействовать друг с другом, сильнее влиять друг на друга. В девяностые было такое чувство множественной развилки, бесконечного выбора будущего. Сейчас, как мне кажется, будущее уже выбрано, и вариантов дальнейших действий не так много. Особенно если активно участвовать в литературном процессе. Чем современный поэт или прозаик дальше от литературной тусовки, чем меньше он участвует в ее жизни, тем больше он может выбирать. А вот в девяностые огромный выбор был внутри тусовки. Впрочем, надеюсь, эта узость выбора, эта заданность сейчас происходит потому, что в современном литературном процессе не появилось ярких реформаторских звезд. Так что вся эта стагнация, так сказать, «до первой звезды». У меня такое ощущение. Может быть, я не права. Поспорьте со мной.

 

Кто из прозаиков самого начала двадцатого века наиболее близок? Почему?

Набоков. Это мой самый главный учитель. В начале девяностых я активно занималась набоковедением, писала эссе, исследовала его тексты, была настоящим книжным червем, копошащимся в русских и английских буквах и делавшим свои маленькие личные открытия. Набоковедов тогда было не так много, как сейчас, и у каждого набоковеда была своя небольшая территория, вдохновлявшая его как исследователя. Мы почти не пересекались друг с другом. Теперь, конечно, в произведениях Набокова почти не осталось «белых пятен». И все равно, уверена, там еще есть, что исследовать.

Вы меня только троньте, и я буду говорить про одного лишь Набокова. На самом деле, литература начала двадцатого века не перестает питать и удивлять. Вам нужны имена? Их очень много. Назову лишь несколько. Джойс, Кафка, Майринк, Музиль, Миллер, Хемингуэй... Впрочем, что значит, «самого начала двадцатого века? Первых лет?.. Или первой трети двадцатого века?..

​

Какая деталь этого мира способна поднять вам настроение?

Я люблю людей. Конечно, когда читаешь новости, становишься мизантропом. Но когда наслаждаешься искусством, вера в человечество укрепляется. Однажды мы с мужем провели отпуск в Голландии. Это было очень насыщенное время, мы постоянно ходили по музеям. И тогда я вывела для себя формулу счастья: два музея и один ресторан в день. Правда, это было  десяток лет назад, в те времена я работала в журналистике и вообще очень мало испытывала счастья. Сейчас, полагаю, мне таких ударных доз искусства не нужно. Одного музея в день и половины плитки сырого шоколада будет вполне достаточно для того, чтобы «настроение мое улучшилось». А если к этому еще прибавить хороший фильм... Чтобы закрепить результат... (смеется).

​

​

Какое пространство вы чаще и глубже используете в своих работах — советское или постсоветское? Почему так происходит?

Очень трудный вопрос. Не могу посчитать, чего у меня в произведениях больше — советского или постсоветского. Да и советское у меня какое-то не очень советское. Нет серпов и молотов, пионеров с комсомольцами, примет тогдашней идеологии. Все очень камерное, на грани элитарного. У меня есть повесть «Искусство ухода», я ее написала еще в девяностые. Там явно описывается советский «профессорский» быт: большая номенклатурная квартира, заполненная антикварной мебелью и картинами... Но разве это можно назвать советским?.. Все-таки, я больше модернистский писатель, все, что я пишу, может показаться оторванным от реальности, несколько искусственным, «сделанным». И вот еще что я хочу сказать. Во многих современных произведениях сквозит тоска по тогдашнему, советскому, быту. Мне эта тоска понятна, но совершенно не свойственна. Я все-таки очень люблю красивое. А в те времена, во времена СССР, я мало видела красоты — именно в бытовом плане. Конечно, была природа, были поездки, была мамина шкатулка с украшениями... Но так, чтобы каждый день видеть красивое, - это было редкостью. Потому, думаю, так мало в моих текстах той эпохи.

​

Что вы считаете на данный момент своим наибольшим достижением в жизни?

Трудно говорить о достижениях. Достижение — это какой-то результат, причем, который можно оценить. У меня же все — процесс, и этот процесс оценить сложно. Но если не буквоедствовать, я бы сказала, что мне повезло с семьей. Не уверена, что это именно мое достижение. У меня очень мудрые и понимающие родители. У меня две чудесные дочки, необычные и талантливые. У меня очаровательная внучка. И у меня невероятный муж, он самый близкий мой друг и самый первый мой помощник во всем.

​

                                             Беседовала Ирина Дворцова