Борис Пейгин

​

Новомосковск

Июнь полощет шёлк негашенных рубашек

Во вздохах будних дней и девяти утра,

Расправив рукава конструктивистских башен

С вершин прямых углов, открытых всем ветрам.

 

Я шёл идеей карт с Урала и с Мещеры,

Плетям благих дорог подставясь под удар,

Сквозь хоровод теней платоновской пещеры,

Но мнения всегда приводят не туда.

 

И город мнил меня своим аксессуаром.

Меня накрыл собой Камер-Коллежский вал

На поездах толпы по рельсам тротуаров

Я двигался на юг, и кольца разрывал.

 

Звук водосточных флейт и выхлопных свирелей

Я прорубал собой, как тёмный лес теслом;

На шее у Москвы, в каширском Ожерелье

Речные жемчуга моих случайных слов.

 

И парусный норд-ост забрасывал на гору:

На световых столбах струистого тепла

С экрана облаков сиял небесный город,

Нерукотворный свой чуть приоткрыв генплан,

 

Исполненный людей, как древнеримский форум: Некассовый ситком, неснятый эпизод.

Я прорастал костьми в высокую платформу,

Я цифры на табло, я пыль, я креозот.

 

Несовершенный вид несовершённых действий

Но был урочный день: следы моих носков

Впечатаны в кессон под свод «Красногвардейской», Москва – Новомосковск, Москва – Новомосковск.

​

 

***
И ночь слепа, и месяц незряч,
Благоволит ворам.
Меропа с неба роняет мяч
В ручей моего двора.

И ноет, точно перед грозой
Заговорённый зуб
Фонарь похож на сперматозоид,
А я – на прокисший суп,

А гной похож на кровь с молоком,
А желчь – на пряный мёд.
И глина крика скаталась в ком,
И кожа немного жмёт.

И двор пустой – вдалеке, вблизи –
Но если глаза напрячь –
У горки мёртвый стоит Сизиф,
Пинает упавший мяч.

И треснул ночи тяжёлый шёлк,
Натянутый и немой.
И каждый дорогой своей пошёл
Он – в горку, а я домой.

И месяц щербатой дугой поник,
Увяз в молодой листве,
И льётся, льётся за воротник
Бессмертной Меропы свет.

Июня простые карандаши
Скребутся в ночной тиши.
Дыши, мой Сизиф, дыши – не дыши,
Дыши – не дыши, дыши.